Здравствуй, Галактика! [Cборник] - Владимир Рыбин

— Ты, — говорю, — давай по-человечески рассказывай.

Тут он и выложил все как есть.

— Понимаешь, Пантелеич, нашел я вещество, которое при определенных условиях аккумулирует гравитацию…

— Где нашел-то?

— Открыл, значит. Представь себе килограммовую гирьку. Как ее ни клади, хоть прямо, хоть на бок, она все равно килограмм весит. А мой гравитонций может менять свой вес: то тебе полкило в той гирьке, то сразу два…

— Вот, — говорю, — торгаши обрадуются.

Он даже не усмехнулся.

— …Я и подумал: если вес может меняться в большую или меньшую сторону, то почему бы ему не меняться в отрицательную?

— То есть чтобы его совсем не было?

— Вот-вот. Бросаешь такую гирьку на пол, а она падает на потолок.

— Нет, — говорю, — за такие гирьки тебя не похвалят.

— Не в гирьках дело. Это же открытие!

— А если открытие, чего ж ты мне голову морочишь? Беги в эту контору, которая открытиями занимается. А то кто-нибудь другой откроет твои гирьки.

Вздохнул мой Серега.

— Разве ж, — говорит, — не бегал. Все как есть описывал. А они не верят, дилетантом обзывают. Не может, говорят, быть такого.

— А ты им гирьку покажи.

— Показывал. Не гирьку, конечно. Гирька — это так, для образного выражения. Опыт я им показывал.

— Ну и что?

— Ахают, а не верят. Тут, говорят, надо разобраться. Нет такого закона природы. А на нет и суда нет… Ну представь, придешь ты завтра на работу и начнешь рассказывать, что дома по потолку ходил. Поверят?

— Спьяну, скажут.

— Вот именно. Теперь мы запросто в самолетах летаем. А лет триста назад изобретателя самолета сожгли бы на костре. Хотя птицы в то время тоже летали и всем было ясно, что полет в принципе возможен. Понимаешь, Пантелеич, ведь природа от нас ничего не таит. У нее все на виду. А видим мы не все, потому что мало зрения, нужно еще и понимание. А понимание зависит от осознанного жизненного опыта, от знаний. Брось самую умную обезьяну в ванну — думаешь, она откроет закон Архимеда? Да если ей его и растолковать, все равно не поймет. Потому что всему свое время и винить тут некого. У людей ведь тоже случается подобное. В семнадцатом веке жил во Франции ученый Дени Папен. Уважаемый был человек, профессор, член королевской академии. Изобрел он паровоз и подводную лодку. И остался непонятым. Через сто с лишним лет все это пришлось снова изобретать.

— И ты сто лет собираешься ждать?

— Ну уж нет! Я постараюсь доказать свое. И очень скоро…

Заморочил мне голову Серега.

— Ну хорошо, а зачем окно разбил?

— На всякий случай. Прежде у меня при разрядке глаза пощипывало. Вдруг газ какой образуется? Дело-то новое…

Видели вы таких чудиков, чтобы на всякий случай окна в своем доме вышибали? Ну да не мое это дело. Мое дело железный чемодан мастерить. Намучился я с ним. Да еще и Серега на нервы действовал, каждый день спрашивал. Я уж порой не выдерживал, отшивал:

— Сам изобрел, сам и терпи. Заказал бы чего попроще, ключ там или еще что, сразу бы и получил.

Но все же я чемодан сделал. Сам удивился. Такой хороший вышел, что прямо хоть себе оставляй. Ну и Сергей, понятно, обрадовался. Целый вечер гладил его как дитю малую.

— Теперь, — говорит, — ты мне, Пантелеич, поролону достань. Того, что ковриками продается. Штук сто ковриков нужно.

— Господи, зачем тебе столько?

— Для безопасности. Вообще-то больше надо, но на большее у меня денег нет, больно уж они дорогие…

Сколько раз я ругался в одиночку. Вот сосед попался! Был бы свой брат — работяга, все было бы просто и ясно. Сегодня телевизор, завтра телевизор, а послезавтра опять же домино. Досуг как досуг. А тут бегай по магазинам после работы, ищи эти проклятые коврики, которых нигде нету. Но погляжу, как Сергей радуется, и отойдет от сердца: нет, не надо мне другого соседа…

Однажды, в воскресенье дело было, зовет меня Серега. Посадил перед собой чин чинарем, как на приеме в райисполкоме, и сказал:

— Ну, — сказал, — кончаются, Пантелеич, наши с тобой мучения. Поедем гравитонций испытывать.

— А испытания не муки разве?

— Радость! — закричал он. — Конечно, радость! Сколько я ждал этого часа!

— А если не испытается?

— Такого не бывает. Какой бы ни был результат, все равно интересно. И потом чего ты каркаешь заранее?

Ну я и умолк. Сели мы на его «Москвича», покатили за город. А в машине, надо сказать, было не повернуться, столько всего навалено.

Приехали мы к старой мельнице. Есть у нас такая за городом. Бог знает, зачем ее строили, да недостроили. Оставили этакое местечко, где, если старух послушать, нечисто.

Ну и мы, значит, туда же. Остановились у стенки, метрах в десяти от нее, спустили из бака весь бензин в канистру, отнесли подальше.

— Когда я тебе махну рукой, — говорит Серега, — кидай в машину камни да посильнее.

— Что ты, — говорю, — очумел? Ведь я и попасть могу.

— Не попадешь. — Улыбается, а сам бледный такой, прямо весь разволновался.

Что мне было делать? Набрал щебенки, жду. Гляжу, и глазам не верю: машина-то вроде расти начала. Кричу Сергею об этом видении — не слышит. Чудно как-то: кругом тишина, и мотор не работает, а он не слышит. Хотел я подойти к нему поближе и чувствую — не получается. Будто кто за подтяжки уцепил и тянет назад. Словно ветер навстречу ураганный. Только ветра никакого нет — тишь сплошная, а ноги назад едут, как по льду. Гляжу — пыль и камни ползут по земле прочь от машины. А она уж совсем выросла. То есть не сама она, а какая-то ее видимость. Машина как стояла, так и стоит, а вокруг словно пузырь какой в форме машины. И Серега в этом пузыре растет вместе. Хотя вижу — тот, что в середине, сидит себе на месте нормальный. Прямо наваждение. Хорошо еще, что никого вокруг, а то мельницу совсем бы ославили как нечистое место.

Гляжу, Серега из середины знак подает: кидай, мол. Бросил я камешек, промазал. Бросил посильней — опять мимо. Тогда уж я совсем большой камень взял, запустил изо всех сил. А камень скользнул вверх и улетел за мельницу. Ну точно как по воде рикошетом пропрыгал. И все, что я кидал, летело мимо. А один большой такой камень, который я обеими руками бросал, отлетел назад, словно от резины. Едва я отскочить успел.

Устал, аж руки заболели. Показываю Сергею: хватит, мол. А он мне рукой делает: отойди, дескать, подальше. Отошел я и вижу — пузырь снова расти начал. Деревце было молоденькое, так с него сначала все листья пообрывало, а потом и вовсе выдернуло с корнями. «Ну, — думаю, — силищу Серега изобрел! Пристроить бы ее на стройку, вместо бульдозера».

И тут началось непонятное. Машина, та, что настоящая, что в середине пузыря стояла, начала приподниматься да и совсем оторвалась от земли. Повисела немного в полуметре и пошла вверх, словно ее каким невидимым домкратом тянули.